Евгению Пашковскому было пять лет, когда он с семьей попал в Озаричский лагерь смерти.
Жили в Лебедевке Жлобинского района, однако немцы захватили населенный пункт в 1943 году, из-за чего пришлось уйти из дома и укрываться в Жлобине.
– Нас нашли и там. Постучали, сказали выйти и под дулом автомата повели на железнодорожную станцию. Там уже было много людей: плакали, кричали. Нас усадили в товарный вагон и повезли, – вспоминает Евгений Сафронович. – Четыре маленьких окошка были закрыты колючей проволокой, а посередине стояла половина металлической бочки – это был общий туалет для стариков, женщин и детей.
Несколько раз эшелон с пленными останавливался, людей догружали, были слышны слезы. Поезд доехал до станции Рудобелка.
– После 35 километров нас вели пешком. Дед был немощный, его сразу расстреляли. Остались два брата, сестра, мать, отец и я – самый маленький. Десятилетний брат Гриша нес узелок муки, немец разрезал мешочек, мука рассыпалась прямо на дорогу. Когда дошли до Озарчией, увидели территорию, огороженную проволокой. На тех, кто сопротивлялся и не хотел заходить, натравливали собак.
Концлагерь представлял собой болото, по периметру – пулеметные вышки с охраной, описывает местность в те годы бывший малолетний узник:
– Не разрешали разжигать огонь и подстилать солому, ежедневно умирали сотни человек. Мы находились вперемешку с мертвыми. Было негде не сидеть, ни спать, не есть, ни пить. Хлеб привезли только однажды – его сложно так назвать, это было что-то наполовину с опилками. Мать пошла поймать его, но не смогла, потому что ослабла. Хлеб попал ей в лицо. Как-то родители достали немного проса, в марлю его завернули, чтобы я жевал.
До сих пор Евгений Пашковский помнит, как пришли советские солдаты: по громкоговорителю предупредили о том, что все вокруг заминировано. После прибыла армия Павла Батова, они выносили детей на руках, лежачих вывозил на санях и носилках, кто был на ногах – выходили двое суток по узкой тропинке. Вся семья узника выжила:
– Правда, от болезни мама умерла в 1946 году. Когда вернулись в деревню, увидели, что от трех улиц осталось два домика. Нашего не было, только фундамент. Позже нашли его в 500 метрах в разобранном на блиндажи виде. Отец сделал временное укрытие. Были голод, холод.
В марте, вспоминает Евгений Сафронович, приходилось воробьев – их общипывали, на костре обжигали и ели похлебку. Весной прилетели птицы с юга, у них отбирали яйца. После наступило лето, Днепр вошел в русло, а в небольших ручейках дети мутили воду, чтобы выловить рыбу, которая поднималась выше к воздуху.
Сейчас бывший узник живет в Москве, но вот уже больше двадцати лет приезжает на митинги у мемориала в Озаричах, привозит детей. Признается, что кошмары снятся до сих пор. А фрагмент проволоки из Озаричских лагерей смерти есть в музее Рокоссовского, размещенного в московской школе №1150. Его туда привез Евгений Пашковский.
